Родители уходят из жизни для того, чтобы дети начали их слушаться
2009
В этом году Михаил Задорнов планирует устроить большой концерт под названием «Отцы и дети», куда пригласит знаменитостей и их родителей. Так он отметит день рождения папы, писателя-историка Николая Задорнова, которому исполнилось бы 100 лет. Ксения ПАДЕРИНА узнала у Михаила Николаевича о том, какой он сам отец и какой сын.
Мы увидели Задорнова из окна такси, подъезжая к его дому в Юрмале. Писатель, которому недавно исполнился 61 год, в шортах и футболке катился по пешеходной дорожке на роликах нам навстречу. Таксист притормозил рядом.
— Вот, Михал Николаич, журналистов к вам в гости везу. Ждете?
— Жду-жду, — улыбнулся Задорнов. – Везите их к дому. Я сейчас развернусь — и за вами.
Останавливаемся у ворот, где сидит, щурясь на солнце, упитанный черно-белый кот со щеками Матроскина.
— Он живет у нас уже много лет, — рассказывает Задорнов. Хозяин открывает ворота, пропускает нас вперед, а сам снимает ролики, чтобы не споткнуться на галечной дорожке. — Дочке Лене было 9 лет. В бой-скаутском лагере она гуляла вместе с группой и увидела, что сторож собирается топить котенка. Подбежала, разревелась и отобрала животное. Сейчас посчитаю, сколько же лет прошло… Дочке тогда было четыре года, в октябре ей исполнится 19. Ого, Дрых, да ты у нас старожил!..
Юрмала – город, в котором Михаил Задорнов родился и вырос. Около 20 лет назад он купил здесь дом и постепенно превратил его в самое уютное место на земле, где ему легко думается и пишется. Михаил любит бродить по берегу Балтийского моря, размышляя «обо всем, благодаря чему мы все еще, несмотря ни на что». В Юрмале похоронены его родители: мама Елена Мельхиоровна и папа Николай Павлович.
— Мне бы очень не хотелось, чтобы, глядя на меня, люди, которые читали книги моего отца, вспоминали поговорку: «Природа на детях отдыхает», — признается Михаил Задорнов. — И теперь, когда я думаю о жизни, понимаю, что прожил ее классно. Мне хочется научить дочку этому умению.
Лена училась под псевдонимом
— Лена часто говорит мне: «Папа, я не хочу, чтобы во мне видели лишь дочку знаменитости». Если мы идем в кино, она просит меня одеться так, чтобы нас никто не замечал, — улыбается Михаил Задорнов. — Я надеваю кепку-невидимку с большим козырьком, который скрывает все лицо, – и меня действительно не узнают. А билеты в театр мы с Леной покупаем на последний ряд, чтобы публика не глазела на нас, забыв о спектакле. Лена страдает от моей популярности, ей даже стыдно по этому поводу. Дочь считает, что из-за этого ее жизнь может пойти вкривь.
Несколько лет назад пресса начала проявлять к Лене такой интерес, что мне пришлось увезти ее из России. Дочь окончила общеобразовательную английскую школу на Мальте. Мне нравится этот остров: он очень свободолюбивый, в нем все еще теплится энергия Мальтийского ордена. Но еще важнее, что в системе образования нет формата американского ЕГЭ – единого экзамена. Там, по традиции английской школы, разговор с учеником важнее машинного тестирования. За два года на Мальте дочка хлебнула юношеской романтики. И так полюбила этот остров, что если бы была мужчиной, ее можно было бы принять в Мальтийский орден… После школы Лена поступила в местный университет, на искусствоведческий факультет, но потом поняла, что в чужой стране нет почвы для развития. Позвонила мне и сказала: «Пап, я хочу учиться в России».
Вернувшись, Лена стала готовиться к поступлению в институт. Я считаю ее, как и себя в том же возрасте, общеспособным ребенком. Дочка записалась на подготовительные курсы сразу нескольких вузов, целый год училась там и еще занималась с преподавателями. Дома делилась со мной впечатлениями. Ей не понравилось во ВГИКе: Лена видела, как студенты приносили преподавателям «сочинялки», а те начинали их стыдить и «опускать». У нее создалось впечатление, что там работают люди, выброшенные из кино, они комплексуют и ненавидят молодежь. Видно, и дочку тоже за что-то раскритиковали, и она решила отказаться от ВГИКа.
А вот обстановка в РАТИ Лене очень понравилась. На подготовительных курсах она училась под псевдонимом — взяла фамилию моей бабушки. Прошла первый тур экзаменов, а когда потребовалось подавать документы, принесла паспорт с фамилией Задорнова. Председатель комиссии спросил: «Какая фамилия настоящая?» «Задорнова», — ответила Лена. «Вот так и говорите впредь, и не стесняйтесь этого!»
Кстати, в отличие от дочки, мне моя фамилия всегда нравилась. А еще я хотел ее расшифровать. Вначале думал, что она произошла от слова «зад». Мечтал: вот поступлю в Московский авиационный институт и изобрету самолет, который назовут Зад-104. Потом, когда стал потихонечку «просветляться», решил, что ключевое слово «задор» — задор всегда нов. А недавно мне позвонил писатель Сергей Алексеев, который хорошо знает русскую быль, и сказал: «Миша, ты даже не представляешь, что означает слово «задорник»! Во время битвы задорники выходили на поле боя первыми и задирали войско противников!» Мне это объяснение понравилось больше, чем предыдущие – зад и задор.
Я накричал на отца, а он остался доволен
— Комплекс фамилии у дочки я назвал бы «комплексом полноценности» — и дай Бог, чтобы она жила с ним как можно дольше! Я остался доволен тем, как она поступала в вуз. Мне было бы совестно просить за дочь. Когда родители подстраховывают детей, они словно заранее расписываются в том, что воспитали недорослей. Я и сам в юности пережил подобную историю и помню, как важно ощущение того, что родные в тебя верят.
После школы я мечтал поступить в МАИ. Почему именно туда – даже не знаю. Наверное, меня привлекала романтика авиации и космоса. С первого раза не прошел: сдал экзамены на три пятерки и одну четверку, а надо было получить «отлично» по каждому предмету. Тогда я, продолжая мечтать о Москве, поступил в Рижский политехнический институт.
Через год папа поехал в Москву по делам и, вернувшись в Ригу, сказал: «Я разговаривал с одним человеком, он возглавляет самодеятельность в ДК МАИ. Устроить тебя в институт можно, правда, не бесплатно. Но ты не волнуйся, мы заплатим». Я чуть не расплакался от обиды! С трудом сдерживая слезы, я как можно увереннее ответил папе: «Ни-за-что! Я не позволю платить за меня! – мы поссорились. Я накричал на отца. – Я поступлю сам!» Эта моя реакция понравилась папе, он явно остался доволен ссорой.
Летом я отправился в Москву — и снова провалился. Мне удалось поступить только на третий год.
К счастью, моя Лена прошла в вуз сразу. Самым главным потрясением для нее стала сдача ЕГЭ, без него теперь в институт не попадешь. По-моему, большей глупости не придумать. Лена позвонила мне, как только вышла из аудитории: «Папа, записывай, пригодится для твоей программы. У меня в тесте был вопрос: «Почему жизнеутверждающий роман «Отцы и дети» заканчивается описанием кладбища?»
И все-таки на Лениных экзаменах был «засланный казачок»! О том, как дочь проходит туры, мне рассказывала знакомый педагог. Лена, как и большинство молодых, обычно толком ничего объяснить не может. Обязательно все «переварит» по-своему, поэтому мне нужен был взгляд со стороны. Каждый раз, когда дочь шла на экзамен, я жутко волновался. Но теперь все тревоги позади. Лена выбрала актерское отделение. Не знаю, станет ли она актрисой, не уверен, что у нее есть яркий талант, но в РАТИ дают хорошее образование – и это главное.
Стадо слонов предсказало семье неприятности
— Дурак тот отец, который скажет, будто уделял детям слишком много времени. Я корю себя за то, что недостаточно общался с дочерью. Это же такое удовольствие! Помню, повесил в рижской квартире баскетбольное кольцо, и мы с Леной бросали мяч. Только я при этом стоял на коленях, чтобы позиции были равными.
Поскольку папа очень любил читать мне вслух — «Фрегат «Паллада», «Дерсу Узала», «Ревизор», романы Фенимора Купера, – я приучал Лену к книжкам с раннего детства. Ей ужасно нравились истории про Шерлока Холмса. Из «Ревизора» я сделал целый спектакль: бегал по комнате, изображая героев в лицах. У нее аж психаханьки случились. А вот «Три мушкетера» у нас не пошли. «Пап, это ж бандиты!» – определила дочка. Мне ее трактовка так понравилась, что я потом рассказывал об этом со сцены. Мол, «Три мушкетера» – это роман о рэкете. Из-за подвесок гулящей королевы замочили уйму народа! Так что дочка подкидывает мне отличные идеи для выступлений.
Лена, как и я, выросла в Риге, ходила в ту же школу, что и я. У нас даже учитель физкультуры один на двоих — Николай Васильевич Преображенский. Я учился во втором классе, когда он пришел преподавать. Это был знаменитый легкоатлет, занявший третье место в СССР по тройному прыжку. На первом же занятии новичок натянул веревку на высоте примерно 1,8 метра и перепрыгнул ее «ножницами». Все, конечно, были восхищены.
Мы с Преображенским до сих пор дружим. Я помогаю ему отправлять перспективную молодежь и ветеранов спорта на соревнования за границу, частично оплачиваю их поездки.
Признаться, я почти не ходил к Лене на родительские собрания. Но если школе нужно было помочь финансово, всегда откликался. Например, в Латвии очень тяжелая ситуация с русским образованием. И я платил преподавателям, чтобы они факультативно обучали детей русской литературе и истории.
Надеюсь, у дочки сохранятся добрые воспоминания о детстве. Я приложил много сил, чтобы ее жизнь была полна впечатлений. Мы много путешествовали. В 2005 году побывали у подножия Килиманджаро, жили в африканской саванне. Думаю, она не забудет, как утром вышла из палатки и увидела, как на нее надвигается «журнальный столик» – огромная черепаха. А как-то дорогу нам перешло стадо слонов. Лена тогда спросила: «Пап, как ты думаешь, что это за примета?» «Ну, ты же знаешь, что бывает, когда дорогу перебегает кошка. А стадо слонов… Наверное, это к очень большим неприятностям!» – пошутил я.
Не прошло и месяца, как я, катаясь на лыжах в Альпах, потерял сознание прямо на трассе. Меня отвезли в реанимацию. А еще через пару месяцев случился пожар в доме – том, где мы с вами сейчас сидим. Строители, как всегда корча из себя крутых, что-то нахимичили. Сгорела баня, пострадал кабинет… Слава Богу, рукописи остались целы. Так что стадо слонов под Килиманджаро мы с Леной запомнили надолго!
В Израиле, еще будучи шкетом полнейшим, дочка пыталась освоить турник на пляже — упала с него вниз головой и воткнулась в песок. Была, кстати, очень удивлена, что такое вообще возможно.
У нас с Леной хорошие отношения, без лишних сантиментов. Так уж повелось: в роду Задорновых никогда не произносили слов «пусечка», «зайчик», «солнышко». Я уверен, что все это «слюнотечение», обывательская слезливость и «соплежуйство» превращают детей в мультяшечных игрушек. Я категорически против! «Ну почему – «зайчик?» – хочется мне спросить таких мамашек. — Почему не суслик, не мямлик, не бегемотик и опосумчик, не выхухоленок?»
Мне кажется, дочь во многом похожа на меня. Но в своем детстве она испытала счастья меньше, чем я в ее годы. В наше время было много позитивного: достал кефир — и радуешься. Семья не бедствовала, но булочки в дом приносил я – те, что давали в школе на завтрак и обед. А все потому, что в начале 1960-х в магазинах не было хлеба.
В наше время многое было по-другому: ухаживаешь за девушкой, поцелуешь ее через полгода — и еще полгода ты счастлив! Сейчас у молодежи это «счастье» длится не более часа. Выражаясь современным языком, наше счастье, по сравнению с сегодняшним, было более «пролонгированным».
В мое время Гагарин полетел в космос, и тот объем счастья, который мы от этого испытали, не описать словами. Мне даже жаль сегодняшнюю молодежь: она не знает, как сильно можно обрадоваться, как зашкаливает термометр счастья и термометр души! Этих эмоций мне теперь все время не хватает.
Кажется, я даже переборщил, стараясь показать Лене как можно больше стран. Человек способен привыкнуть к этому — в следующий раз стадо слонов уже не удивит ее, не вызовет восторга.
Я мечтаю, чтобы дочка встретила хорошего молодого человека — и целовалась с ним на закате или на восходе. Ведь если ты не чувствуешь радости от природы, то вообще недопочувствуешь счастья. Вот здесь Лена от меня сильно отстает.
Я-то знаю, что если жить по законам природы, никакие кризисы не страшны. Когда я вижу, как случайно влетевшая в окошко пчелка деловито «прозванивает» мой дом, удивляюсь тому, насколько чудно устроена жизнь. И если мне говорят, что скоро конец света, отвечаю: «Пчелы на земле ведут себя спокойно — значит, конца света не предвидится. Они нашептали мне, что улетят первыми».
Мои похвалы Америке сейчас читать смешно
— Мне нравится, что дочь мыслит вне рамок евростандарта. Однажды, когда Лена была маленькой, она посмотрела мой концерт из-за кулис. Дело было в Питере, в зале сидело три с половиной тысячи человек. После выступления Лена расплакалась: «Папа, ну почему они над тобой смеются?!» Я объяснил, что это моя работа.
Если я и пытаюсь влиять на мнение дочки, то исподтишка. Бывает, скажу что-то, мы поссоримся, а черед полгода смотрю – поняла. Она повторяет мой путь.
Однажды я разругался с отцом, когда он сказал мне, что все речи моих друзей-артистов – это неправда. Он имел в виду, что они живут не по правде. Мне тогда было около 30 лет, меня называли восходящей звездой. Я очень обиделся на родителя, но, как показала жизнь, он был прав.
Папа, например, говорил: «Имей в виду, Театр на Таганке – «мотыльковый». Пройдет время — и никто о нем не вспомнит, а МХАТ останется». Я ему, конечно, не верил. Но смотрите: где сейчас Театр на Таганке? Да, там работали замечательные актеры, это был хороший театр для того времени. Но все прошло, а МХАТ остался. Мой папа был ясновидящим, но никогда не зарабатывал на этом. Только сейчас, после его смерти, я понял, как значимы для меня его советы. Думаю, родители уходят из жизни, чтобы дети начали их слушаться. Я стал слушаться — да поздно, некому больше об этом рассказать…
Мы очень много спорили с отцом. Прежде всего – на политические темы. Он не был коммунистом, но когда стали устраивать первые демократические съезды, сказал мне: «Что те воры, что эти. Только новые будут поумнее и потому значительно больше украдут».
Я ему доказывал, что Советский Союз — это безобразие, он должен рухнуть как можно скорее. В то время я вернулся из первого путешествия по Америке и даже написал об этой стране ряд очерков – совершеннейший панегирик. Мне там все очень понравилось! Никто сейчас даже представить не может, что я мог написать похвалу Штатам. Те очерки самому сейчас читать смешно! Другое дело, что без первоначального очарования я бы не смог позже дать этой стране трезвую оценку. Отец же, слушая мои рассказы об Америке, только усмехался: он уже тогда понимал больше, чем я.
Сейчас мне даже кажется, что Союз рухнул для того, чтобы мы смогли убедиться – в нем было немало хорошего. Я думаю так, несмотря на то что наших родных репрессировали, ведь мамин отец был царским офицером. Но, к чести родственников, они не держали зла на страну. Обижаются бездарности, а таланты щедры. Я думаю, родители это понимали.
Вообще мне с ними очень повезло. Папа и мама не придерживались общепринятых обывательских взглядов, они и меня научили иметь свое мнение. Это, кстати, как раз то, что пытается в нас вытравить Единый государственный экзамен: человек должен делать выводы самостоятельно, а не заучивать готовые ответы и клише.
Отец говорил, что хочет видеть меня инженером, а не писателем. Он считал, что наша интеллигенция – неподходящая атмосфера для вызревания талантливого человека. Может быть, папа хитрил — он же знал, что дети часто идут наперекор родителям. Как бы то ни было, в институте я увлекся самодеятельностью, играл в КВН. Мне все это так понравилось, что я начал ставить спектакли, был ведущим БАМовского конкурса самодеятельной песни. Вообще, на БАМе я побывал семь раз, изъездил его вдоль и поперек – чудное было время. Где я только не выступал! И на зонах, и на лесопилках… Несколько раз меня звали поступать на режиссерское отделение Щукинского училища. Помню, как-то я встал перед выбором: сдавать экзамены в «Щуку» или плыть с агитбригадой на ледоколах по Северному морскому пути. И я подумал, что в «Щуку» всегда успею поступить, а вот на ледоколе прокатиться – вряд ли. И правильно сделал. Я стал сотрудничать со многими эстрадными артистами, писал для них. Мне посчастливилось работать с Евгением Петросяном. Именно он воспитал во мне профессионала. Я считаю его очень талантливым человеком.
Я дважды лечился от пьянства
— Мой отец был лауреатом Сталинской премии, но я никогда не общался с «золотой молодежью». Дружил с теми, про кого поется в нашей маевской песне: «Ты помнишь, как водку из банок хлебали из-под баклажанной икры?». В Риге была футбольная площадка, где собиралось хулиганье со всего района. Наша банда называлась «Пятак», чаще всего мы дрались с «Москачкой» — хулиганами из соседнего района, там проживало больше русских. Однажды меня страшно избили. Я спасся только потому, что вовремя залез под скамейку и смог там отлежаться. Потом едва дополз до дома. С собой у меня была бутылка портвейна — до драки успел сунуть ее под мышку. Кстати, спиртное я купил, сдав в букинистический магазин книжки из папиной библиотеки. К счастью, отца в тот день не было дома, он не сразу узнал о моих проделках. Папа много путешествовал, и мама сообщала ему далеко не все домашние «новости». Не потому, что прикрывала меня, – скорее берегла отца от неприятностей.
Я действительно вел себя не лучшим образом. В 17 лет начал курить, правда, через год бросил. Дважды лечился от пьянства. В первый раз это случилось, когда мне был 21 год. Началось все с того самого портвейна, потом пошли напитки покрепче. Узнав об этом, отец отвел меня к хорошему доктору. После этого я не пил лет семь. Потом у друга родилась дочь, я с ним по этому радостному поводу напился — и все, понеслось… Я не зашивался, не кодировался, к гипнотизеру не ходил. Просто мне снова попался хороший врач, который сумел помочь. Сейчас о тех историях вспоминать не люблю. Вылечился – значит, все в порядке.
К счастью, мне как отцу не довелось испытать того, что чувствовали мои родители, когда вытаскивали сына из очередного приключения. Лена росла беспроблемным ребенком — в дурной компании ей просто нечего делать. Я уже вижу будущее дочери, но никому, в том числе и ей, об этом не говорю. Вдруг начнет действовать от противного, а я этого не хочу.
Похороны отца устроил в долг
— В этом году мой папа отметил бы столетие. В его честь я собираюсь устроить большой концерт «Отцы и дети», который, возможно, покажут на Первом канале. Хочу собрать знаменитостей, которые дружны с родителями: Сережа Безруков, Лиза Боярская, семья Михалковых. У всех есть очень интересные рассказы о родне, все весьма неплохо поют, у всех преотличное чувство юмора. А осенью поеду в большой тур по Сибири – по городам, о которых писал мой отец.
Весной я провел школьную олимпиаду на знание романов Николая Задорнова в трех городах: Пензе, где он родился, Хабаровске, где на берегу Амура ему поставили памятник как автору романа «Амур-батюшка», и во Владивостоке, о котором он выпустил много книг. Участники олимпиады писали сочинение на любую из 13 конкурсных тем: 11 из них — по творчеству отца, одна – прикол, звучала так: «Смог бы Дима Билан стать нанайским шаманом и научиться камлать?», и еще одна была свободной. Сейчас изучаю сочинения, чтобы выбрать победителей, они получат денежные премии — десять, семь и пять тысяч рублей. Школьники прислали такие трогательные работы — и в стихах, и с картинками. В одном только Хабаровске получилось больше трех тысяч «сочинялок»!
Я много трачу на благотворительность – и горжусь этим. Гордиться поступками — высшая степень эгоизма. Но было время, когда я сидел без денег, как и большинство простых людей.
В конце 1980-х я был весьма зажиточным: за концерт в Росси получал до 10 тысяч рублей, а в Америке в 1989 году мне платили по шесть тысяч рублей, по тем временам — тысячу долларов. Но я как истинный патриот хранил деньги в рублях, терпеть не мог фарцу. И когда в 1991 году грянула денежная реформа, я в одночасье стал нищим. С тех пор, кстати, не верю банкирам. В 1992 году умер отец. И мне пришлось брать деньги в долг у моей племянницы Наташи, чтобы устроить достойные похороны.
Несмотря на то что папа был знаменитым писателем, он ничего не накопил, в последние годы я постоянно давал ему денег. Не так давно я нашел среди папиного архива, который перевез в Москву, его старый чемодан, открыл и обнаружил две тысячи рублей – подозреваю, это из тех денег, которые я ему приносил. А еще нашел в чемодане сюрприз: мои детские рисунки. Когда-то я любил рисовать, делал это часами. Однажды, когда мне было 12 лет, папа пришел домой уставший и нервный. Я попался под горячую руку: он растоптал мои краски, мольберт, накричал на меня за то, что я разбросал вещи. Не знаю, что на него нашло. Я ответил: «Больше никогда не буду рисовать, это несправедливо!» И с тех пор действительно не брал в руки кисти. А отец, оказывается, собрал все мои рисунки в папку и хранил долгие годы…
Не могу сказать, что часто хожу на кладбище, где похоронены родители, но этого и не нужно делать. Я бываю там в памятные для нашей семьи дни. Например, 13 июля, когда папа и мама познакомились. Этот день в семье чтили всегда, ведь если бы они не встретились, не было бы и нашего рода.
Дело было в Уфе. Мой отец, журналист, приехал в этот город писать очерки об уральских заводах. А мама работала редактором местной газеты. Она так понравилась гостю, что, желая ее удивить, он прошелся перед ней на руках. Так маму и соблазнил. Может быть, именно от папы пошло мое желание прикалываться по жизни?
Возможно, это прозвучит удивительно, но от мамы мне достались мужские качества, а от папы – женские. Мама была человеком рациональным, художником домашнего уюта, а папа «интуичил» жизнь, у него была удивительно развита женская чуйка.
Чем дороже украшена женщина, тем легче ее взять
— Я не коплю золота, окружаю себя простыми вещами, по городу езжу на демократичной машине Honda. Я бы и на «жигулях» передвигался, но они все время ломаются… А золота даже никогда и не покупал. Ни разу в жизни не приобрел ни одной драгоценной цацки. Все женщины, с которыми я был в хороших отношениях, оказывались настолько высокоразвитыми, что подарок в виде золота стал бы для них унижением. Чем дороже украшена женщина, тем меньше она стоит, тем быстрее она готова сдаться, тем легче ее взять.
Я решил, что перед смертью продам все имущество – дом, квартиры. Никому ничего не оставлю. Недавно разговорился на эту тему со знакомым. «У тебя картин на пять миллионов. Кому все это?» – спросил я. «Детям!» — «На хрен им твои картины? Они же Куинджи не отличат от Васильева. Пропьют все и прокурят, ничего ж не останется!»
Вообще я часто слышу от друзей, что они собираются завещать состояние детям. Идиоты, придурочные торгаши! Детям надо оставлять образование. Только тогда им будет интересно жить.
Мечтаю все продать. Деньги потратить, но только чтобы не испортить ими наследников. Готов даже развязать со спиртным и пропить. Сейчас я занялся новым проектом: помогаю создавать русскую библиотеку в Риге. Думаю, она постепенно разрастется, понадобится много денег. Мне к тому времени уже надоест выходить на сцену. Я и сейчас периодически устраиваю творческий отпуск. Последние шесть месяцев на сцене не был, по телевизору крутят мои старые концерты, и создается ощущение, что меня даже больше стало…
Бесспорно, я — счастливый человек. Главное — никогда ни на что не жаловаться, иначе проблема удваивается. Когда сам делаешь выводы, это становится началом пути к успеху.
К примеру, в Риге большинство моих знакомых все время жалуются: на правительство, законы, нехватку денег, погоду. Выхожу из дома, и первый, кого встречаю, говорит: «Что ж за погода сегодня, весь день дождь!» Тут же звонит кто-нибудь из знакомых: «У нас жара, давление поднялось». Всем плохо, все недовольны!
Однажды в удыгейской деревне я увидел женщину, которая смотрела на небо – как раз начиналась гроза, — и лицо ее было таким счастливым! Незнакомка произнесла: «Какая красота, небо любится с землей!» Вот она-то мне правильный чип и поставила. Нужно, чтобы это делали простые люди, а не гламурные чучела.
Я впервые засмеялся, как только родился. Врач держал меня вверх ногами, но я не плакал, не кричал, а именно смеялся — так рассказывала мама. Интересно, что в Юрмале до сих пор сохранилось здание роддома, где я появился на свет. Как сказывают старожилы, этот особняк с колоннами – подарок Федора Шаляпина любимой. После войны в нем устроили роддом. Много лет спустя это здание, уже запущенное, полуразрушенное, купил Александр Шенкман — один из нынешних «хозяев» конкурса «Новая волна» со стороны Латвии. Сам он живет в Москве. А что будет делать с бывшим роддомом – ремонтировать или продавать, — не знаю. В 2002 году, когда была жива мама, правда, передвигалась уже в инвалидном кресле, я устроил для нее сюрприз. Попросил у Саши ключ от роддома, отвез ее в тот особняк. И мы с мамой выпили шампанского в той же комнате, где она меня родила – и я разбил бутылку об стену еще не отремонтированного особняка. Шенкману об этом не сказал. Так мы отметили мой день рождения.